Для меня лучшая работа – картина-манифест о конце постмодернизма/метаморфозах живописи «Ловец последнего луча последнего заката» Николая Лукина.
Радость на его лице ранит меня сильнее, чем все без-метафорные нарративы об ужасах войны.
Все эти разговоры о «прозрачности месседжей» как критерии отбора – очевидный реверанс в сторону широкой публики, особенно, ее ультрапатриотической части. Показательно, что и кураторы конкурса молодых художников в Мистецьком Арсенале оперировали тем же посылом. То-то некоторые «прозрачные» проекты вызывают идиосинкразию – ввиду бьющей в глаз конъюнктурности.
Впрочем, иного зрителя стоит опасаться – невежественного до тошноты, зато поднаторевшего (на генном уровне) в «охотах на ведьм». Чуйка на зраду просто поразительная. Но об этом позже.
«Черный охотник» Никиты Кадана и Юрия Лейдермана тоже несложен в своем месседже. Однако многослоен в отсылках и исполнении и потому в разы интереснее «дяди Толи» (хроники военного конфликта на востоке страны).
Януш Корчак и Франциск Ассизский в связке с красными кхмерами – пуленепробиваемый аргумент в адской риторике. Их именем особенно здорово устраивать крестовые походы новейшего, «медийного» образца.
Лучший нарратив с «херовыми» иллюстрациями (херовый здесь – комплимент) – от Стаса Волязловского. «Письмо французскому другу» - все о том же «закате европы», пост-соросовской реальности, где бабло больше не побеждает зло. Ибо его, бабла, в культурном товарообменном поле все меньше, а натужного альтруизма все больше. Неолиберальный декаданс, прости господи…
Яростный в своей эксплицитности проект на тему инцеста «Вместо этого я говорю…» Эмилии Персенико (Италия) – любовь к собственным генам, так удачно выращенным в фамильном саду. Страшная в этой искусственной "детскости" рисунков и притягательная в этой же искусности.
Вообще здесь много ностальгировали - количество флешбеков в сумеречные времена зашкаливает, распад конструктивистской архитектуры как метафора тотального ментального руинирования – уже тоже общее место. А еще больше оправдывались – за национальность, за чувствительность, за способность к самоиронии, за кураторский выбор. За смелость радеть за искусство во дни сомнений… Да, можно не соглашаться с отбором, экспозиционными решениями, но масштаб, насыщенность программы и просто титанические логистические усилия при довольно вялом финансировании – это доблесть. И отдельное спасибо Михаилу Рашковецкому за кураторские экскурсии – special plesure.
Харьковское наследие (куратор Татьяна Тумасьян) не отставало, тянуло высокую ноту (пост)совкого инферно. Старая, но все еще яркая песня.
И ее бессменный буревестник – Сергей Братков, певший так захватывающе о провокациях прошлых лет, что местные нимфеточные патриотки сурово хмурили брови – что за странные речи о чудовищных искривлениях леворадикальных идей (баррикады – не всегда гарантия победы разума и добра), об амбивалентности провокации, опасности ее трансформации в экстремизм? А это не менее странное сравнение Украины с «металлической вагиной»?
И когда Братков, опомнившись, бросил в зал: «Я не сепар», одна из дев желчно усмехнулась: «С этого надо было начинать».
Однако бывает и весело. Даже в аду. В родном музее Михаил Рашковецкий представил свой проект, посвященный концептуалисту Вадиму Кругликову – личности легендарной, чей опыт беззастенчивой самопрезентации есть образец для подражания.
«…главный пафос моего творчества – это непроходимый, химически чистый идиотизм. Безусловно, в формате персонажного высказывания. Т.е. я всеми силами души, ума и тела изображаю законченного идиота, вдруг решившего, что он – радикальный художник-концептуалист, и поэтому постоянно делающего что-то типа умное или типа решительное.
Что, конечно, совсем не значит, что мои работы тупые. Мои работы умные. И проницательный зритель всегда оценит в них и тонкость этой игры, и постмодернистскую иронию, и точность использования языка концептуализма, и тоску по идеалу, и боль за несовершенство человечества, и чувство ответственности за все, что происходит в мире, и надежду на скорое окончание всего, что уже началось. В целом получается такой идиотический постмодернизированный концептуализм. Ответа на вопрос, почему я изображаю идиота, у меня пока нет. Может быть потому, что это достаточно распространенный в наших пределах тип, и чем дальше, тем достаточней.
Вообще идиотизм, похоже, – наиболее устойчивое и старинное качество нашего мира, поэтому работа с ним всегда будет актуальной».
В этом «идиотическом» разрезе даже пошлейший «кичуган» «Распродажа. Черная пятница» Михаил Маркин - инсталляция с оторванными руками и ступнями Спасителя – не лишняя иллюстрация на тему религиозной/консумерской истерии, как старой доброй традиции преодолевать в себе бесов.
Кто только не теребит ветхий и неветхий заветы – как сильные истории и эффектные пророчества. Я и сама питаю эту слабость. Потому лояльна к библейским корням художественных метафор.
«Пьета» Yael Toren (Израиль) – уже не пьета. А ее тень. Тень от тени. И эта «мультипликация» так же бесконечна, как Гефсиманский сад в воображении навечно экзальтированной св. Терезы. Абсурдность очевидна и там, и там.
В ту же дуду дудит и Ольга Глумчер с современной аранжировкой библейских историй «Евангелие от толпы». Вот где дьявол руку приложил! Чувачок с пакетом из супермаркета (5 хлебов, 2 рыбины, как положено) обреченно идет к народу – кормить. А шо делать?
Из прекрасного. Перфектная стилизации архивирования, помноженная на потрясающие истории выживания/предательства обычных людей в мировых катаклизмах вроде коллаборации с врагом – проект Кати Радченко «Забуття», в основе которого «микс» из подлинных фотографий из фондов музея и личного архива В. Барскова – белоэмигранта, прожившего во Франции более 40 лет.
Игра в вырезание судьбы отдельного человека из контекста – кто более нам и истории важен?
«Проект - прежде всего, о памяти. О процессах памяти и об истории, каким образом она сохраняется, каким образом она каждый раз перечитывается. Каждая новая политическая система переписывает историю. Каждый новый исторический виток считывает фотографию (как доказательство) иначе. Поэтому это больше актуализация этой проблемы. Попытки привлечь внимание к этому процессу».
Человечная и стильная работа. К слову, в каком-то одесском интернет-издании ничего об этом проекте не поняли, написав в типичном для недоумков стиле «WTF?» (мутные картинки, невнятный контекст). Ну да, визуальное должно быть визуальным – шобы разрешение миллион пикселей и глянец шибал еще на пороге.
Подробнее о выставке здесь.
Живопись Татьяны Остапенко (США) – 90-е, прожитые в Харькове, не вытравлены благополучным житием в Америке. Как галерист она – норм. Как зажатая традициями и установками своего времени девочка, отчаянно рефлексирует в сторону прошлого. Беда, конечно. Но результат хорош.
Татьяна и Николай Лукин обсуждали в личной беседе судьбу живописи и ее «загнанный в угол современности» удел. Новые художественные медиа как будто вытеснили живопись в категорию архаики – куда ей, по мнению Д. Пригова, и дорога:
« Конечно, можно говорить (о живописи) – "возвращается". Но что-то ведь и не возвращается. Почему это возвращается?... Я не вижу, чтобы скульптура возвращалась, кроме памятника Жукову... Мне кажется, явление живописи говорит, что зона современного изобразительного искусства уже не может предъявить нового типа поведения художника…. Она (живопись) спокойная, она удовлетворяет людей в качестве традиционного продукта, не требует особенного напряжения, все понятно: музей, картина, живописец, зритель – драматургия расписана. Какие в этой зоне могут быть новации? Это как художественный промысел, воспроизведение типа художественного поведения: можешь писать, как фотореалист, можешь – как минималист.
Сколько я ни ходил по выставкам, предъявления новых живописных идей в качестве нового типа поведения я не увидел".
Но мне ближе идея В. Мизиано:
«…на интернациональной сцене новая живопись – это на сегодняшний день наиболее модный и актуальный тренд. А потому хочется воспользоваться моментом и задаться вопросом: действительно ли живопись как медиа выведена за пределы актуальной культуры? Действительно ли начиная с эпохи концептуализма в российском искусстве на языке живописи не было сделано состоятельных высказываний?.. Не является ли этот безоговорочный вердикт живописи еще одним проявлением неплюралистичности и манихейскости русской культуры? Ведь в европейском и американском искусстве все эти годы живопись благополучно продолжала существовать?
Концептуальная линия и живописно-пластическая развивались параллельно, ведя между собой плодотворный диалог. И крупнейшие художники – от Бойса и Марио Мерца до Клементе и Роберта Морриса – спокойно мигрировали от живописи к концептуализму и обратно!»
Рекомендую к прочтению – Живопись: жизнь после смерти? В. Мизиано, Д. Пригов, С. Шутов, Д. Гутов и С. Фейсбович полемизируют на тему вечной актуальности/необратимой смерти живописи.
Из маловнятного. Проект Дэвида Голденберга «Обеспечение устаревания. Банк искусства, банк данных, банк пищи» – multi word о месте арта в этом мире и ресайклинге концептов и вещей в природе. Это я ТАК просто излагаю. А автор и сам утонул в рассуждениях, и нас утопил. Переводчик и слушатели увядали на глазах. Рисунки на стенах в рамках проекта очень легли на душу. Но и они не его… а того же Коли Лукина.
То ли дело "Рецепт реальности" Ромы Громова (Roma Gromov) – из «нутра» зацепившегося за ветки парашютиста вываливается «дайджест» реальности во всей ее… адской красе. Вокабуляр основных понятий, из которых состоит современная жизнь. Коротенько о главном.
Еще один вклад в мета-хроники мета-преисподней.
Как и мегаироничная работа Dan Perjovschi (Румыния) – два образа в идентичных масках. Под одним подпись - «terrorist», под другим - «anti-terrorist». Народ об этот провокационный «дуализм» характерно спотыкался.
«Автопортрет» Дмитрия Евсеева – выход из турбулентности. Изъятие себя из маеты этих дней. «Уход в черное». И только жалкое любопытство развитых приматов не позволяет сделать это коллективно. А зря. Тут бы мы и натянули нос турбулентности - она бушует, а нас уже нет.
Тот же Кругликов писал, что он со товарищи (называя себя дадаистами) занимались артификацией жизни – превращая повседневное существование в произведение искусства путем постоянного совершения мелких, но абсурдных действий.
Мне кажется, устройство выставок и биеннале – того же плана вещи, только масштаб покрупнее.
Вы спросите, верую ли я в биеннале? Верую, ибо абсурдно. И дай бог кураторам артифицировать этот ад на любых уровнях. Пусть даже "Your country ain’t your blood" (Peter Puype, Belgium)
UPD. На самом деле, ретроспективы утомили. С. Лебединский на Odessa//Batumi Photo Days, а позже Гогольfest отдали дань харьковской фотографической школе 80-90-х. И вот снова трип в прошлое. Это какой-то тщательно культивируемый реваншизм. Мы так и не узнали, каков Харьков сегодняшний. Разве что интервенции Гамлета Зиньковского, спровоцировавшие, кстати, любопытную реакцию со стороны резидентов.
Арт-тусовка в массе своей негодует - испортили дешевым "позитивом".
Vox populi из фб:
почему "испортили"?
диалог арта и среды
новые смыслы
по моему - это прекрасный "случай"))
Произведение искусства.... это конечно, но представляю себе, как живущим в этом районе в нынешнее, для многих, не очень веселое время, любоваться каждый раз этим вдохновляющим произведением искусства.
Вандалы, значит, на стороне добра, а художник так и не вышел из экзистенциального сумрака.
