Встретились за пару часов до монтажа выставки – без суеты посмотреть «наследие», обсудить первый кураторский опыт Сергея Лебединского. Разговор для разгона начался с шуток – кураторы «вырастают» из уставших художников. Хотя термин – не в тренде. Многие западные curators, дабы откреститься от имманентной этому званию авторитарности, "творческого паразитизма" и коммерческой/политической заангажированности, срочно переквалифицировались в «устроители выставок».

Дело, конечно, не в усталости. Новоиспеченный устроитель Лебединский почувствовал необходимость организовать ретроспективный показ достижений харьковской школы фотографии – не столько зрелищный, сколько нарративный проект, поскольку эстетическая и этическая его ценность лежит в плоскости исследования феномена, а не в желании публику удивить.
Начало феномена было заложено в 1971 году, когда образовалась группа «Время» (Евгений Павлов, Юрий Рупин, Олег Малеванный, Борис Михайлов, Геннадий Тубалев, Александр Супрун, Александр Ситниченко и Анатолий Макеенко).


Уникальность экспозиции бесспорна – Сергею удалось добыть оригиналы работ, в том числе, ранее не публиковавшихся Павлова, Рупина, Пятковки, Браткова и др. Выставка, надо сказать, произвела гораздо более сильное впечатление, нежели основная экспозиция «В ожидании лета» – продукт отбора приглашенного куратора из Сингапура Kevin WY Lee.

*«Под ударом подразумевалось преувеличенно-акцентированное изображение за счет какого-то приема: потом это описывали как работу с табу – снимать то, что не принято снимать (мусорку, разрушенные дома, голое тело и разные непарадные моменты жизни), смело вводить новые формальные приемы». (Евгений Павлов

Есть ли место «теории удара» в наши дни? Сложный вопрос. Очевидная, вроде бы, ирония ситуации – во времена группы «Время» давление официоза провоцировало культурный протест такого качества, который невозможен сегодня. Впрочем, подобные прямолинейные сравнения не очень-то корректны. Каждому времени - свой удар. Однако прошлое не отпускает.  Выставка совпала с общим пассеистским дискурсом, отмеченным громкими ретроспективами недавнего периода - Паркоммуна, наследие Голосия, Одессский концептуализм и трансавангард.
Лебединский эту ностальгию по "большим проектам" подал как иллюстрацию преемственности.
Ибо школа тогда может называться таковой, если есть ученики, последователи, продолжатели традиций.

Группа «Шило» в этом смысле себя нисколько не отчуждает от харьковской школы, более того, их проект «переосмысления» «Неоконченной диссертации» Б. МихайловаОконченная диссертация (которую мы лично пощупали на выставке Відкритої групи «Ступінь Залежності» во Вроцлаве) – декларация полнейшей сопричастности.



«Мы наследуем «теорию удара», которая была сформулирована группой «Время», — каждая фотография должна визуально бить. Объединившись в группу «Шило» (2010), мы сразу задекларировали свою принадлежность к харьковской школе и наше желание сделать из нее бренд».

К слову, Лебединский выставку устроил за свои деньги, так что смело отринул «кураторство», каковое помимо «видения» есть набор административных и фандрайзерских функций:

«Проще говоря, поиск бабла. А это не мой случай. Кроме того, когда ты имеешь дело с таким устоявшимся историческим материалом, ты не столько куратор, сколько ретранслятор».

 - Вот мы вчера обсудили основную экспозицию и ночью я подумал, что она все равно вся на историю ориентирована. В самом буквальном смысле – имея в виду серию из старых открыток, и даже коллажи Влада Краснощека (группа «Шило»), в основе которых – ретроснимки.


Опять же по аналогии… Третий год проходит фестиваль и мало в Украине фотографов, которые качественно, осмысленно работают с современной фотографией, очень мало. Ну, 50 человек на 50 миллионов, условно говоря. Неважно, концептуальная ли это фотография, или репортажная, тем более что границы размываются. Побеждает тот, чья картинка многограннее и попадает в обе категории, которую можно просто на стену повесить… Хорошо, когда много смыслов и много применений. Короче, ждать, что за год народится масса качественных работ для выставок и фестивалей, не приходится. То есть кардинальных прорывов не происходит. Впрочем, большинство работ основной экспозиции вполне на уровне.

- Не все, кстати, поклонники харьковской школы…

- А что они видели? Сейчас время такое, школы растут как на дрожжах.
Школу делают успешные ученики. В Харькове это есть. В Днепре этого нет. Днепропетровская школа просуществовала одно поколение. Если сравнить с харьковской, она очень конформистская. Там не было такого вызова. Группа «Время» по своему уровню желания подколоть систему выделялись среди остальных. Юрий Рупин, один из организаторов группы, сформулировал «теорию удара» - фотографии должны были действовать как «удар кулаком».



 

Вот, к примеру, работа Олега Малеванного «Гравитация», 76-й год. Сегодня смотришь – трудно ожидать острой реакции. Но тогда «ню» - это не просто скандал, это уголовщина, под статью можно было попасть. Во-первых, это серия о надвигающемся конце света. Еще свеж в памяти Карибский кризис. До Чернобыля 10 лет. В воздухе висит ощущение катастрофы. Вот-вот все рухнет. Плюс серия примечательна еще и тем, что у автора случился пожар в студии и все сгорело, вместе с негативами. Эта работа сильно повлияла на многих харьковчан в свое время. Я это знаю из узких кругов. Она очень знаковая. Кстати, ее впервые показали в Одессе в 76-м (побывали некоторые работы и в Херсонском фотоклубе – от ред.).





Кроме протеста, группа была примечательна своими экспериментами - монтажи Малеванного, серия Павлова «Скрипка», «наложение» Михайлова, монтажи Супруна… Такого в «совке» еще никто не делал.

 


Юрий Рупин к тому же писал рассказы. В одном из них, Дневнике фотографа в архивах КГБ, он рассказывает о своей жизни, увлечении фотографией, обо всей этой харьковской атмосфере - с позиции члена фотоклуба, куда Михайлов, Рупин и прочие приносили свои работы, а он их не понимал и стучал в органы.

 20 сентября

В десять часов утра вся группа "Время", кроме Павлова, который еще не вернулся из армии, собралась в кабинете Гаремова и он сказал им, кто это сделал фотографию, на которой голая проститутка валяется на дороге в городе Харькове. Рупин говорит: "Я сделал, только она совсем не проститутка и не валяется, а просто лежит и я ее туда впечатал фотографическим способом".
Гаремов начал орать, что он не потерпит таких фотографий в Доме самодеятельности, где собираются советские труженики, чтобы провести свой культурный досуг, и не даст превращать его в сборище хулиганов, из-за которых его вызывают в КГБ и он может потерять свое место директора.

А Рупин начал возражать, что они свободные люди и могут сами отвечать за свои поступки и поэтому директору не нужно отвечать за них перед КГБ и они могут и уйти из фотоклуба, если их присутствие мешает директору.

Тогда Гаремов сказал, что они вместе с облсовпрофом уже приняли решение ликвидировать фотоклуб, как очаг антисоветской заразы, а Рупин говорит: "Вот вам наши удостоверения и можете ими подтереться".

 


Еще одна знаковая серия - Евгения Павлова «Скрипка» (72-й). Первая в Союзе художественная мужская «обнаженка». Павлов поехал с хиппи на речку, а у них была с собой скрипка. Она пошла по рукам, народ резвился, а он снимал. Официально она выставлялась уже в 90-х. До этого – разошлась по иностранным изданиям. Рупин написал в рассказе, что если Павлов больше ничего не снимет, в историю он уже вошел.

  


Вообще, информации о харьковской школе не так много. Замечательная статья Татьяны Павловой – Веер в кулаке.

 «Но нужно снова вернуться к возникновению группы "Время" – в ней секрет актуальности харьковской фотографии. Об этих годах Михайлов вспоминает, говоря о "веере боли", которую выражала группа, где каждый имел свой градус поворота: Малёванный – боль эстетскую, Павлов – телесную, сам Михайлов – социальную».

Картинок Боба вообще не было в интернете до 2007-8 гг., ну, или очень мало, парочку бомжей.Тишина полная про харьковскую фотографию. А нам нравится весь этот замес, и жалко, что этого ничего уже нет. И пора по новой все это всколыхнуть. И все получилось, очень естественно.
Мы недаром взялись за «Неоконченную диссертацию» Михайлова - мы ведь эстетически близки, и визуально, и по смыслу. То есть, мы себя так объемно подали – как продолжение школы, что нас уже так просто не задвинешь. Сделали кучу выставок и о Харькове заговорили.

Odesa//Batumi Photo Days – отличный повод для подобной ретроспекции. Это вообще традиция – показывать на таких фестивалях наряду с современной фотографией классику. Ездишь по мировым ивентам, смотришь на японскую классику, скандинавскую… Я считаю, что там должна быть и харьковская. Ничуть не хуже.

И одесская площадка – это проба. В первую очередь, попытка найти материал, посмотреть где что есть, плюс попытка посмотреть на харьковскую фотографии в таком разрезе. Осмыслить это все. Сделать именно музейную выставку. Это невероятно круто, что авторы дали оригиналы. В московском Центре фотографии им. Бр. Люмьер делали выставку «Акт неповиновения» в 2013 г., но они не копали так глубоко.

 


Важный вопрос для меня – что такое харьковская фотография? Одним словом не определишь. Многоуровневое явление, которое можно рассматривать с разных позиций. Так получилось, что эта выставка сфокусировалась на обнаженном теле. Можно также смотреть как на уличную фотографию, или крашенную. Три таких плоскости, которые пересекаются друг с другом.

Харьковская школа стоит на трех китах - экспериментаторство, свобода, интенсивный обмен.

Вернемся к Борису Андреичу (смеется). Он дал картинки 69-го – первые (по его словам) работы, которые можно считать шедеврами.


 
- Один знакомый фотограф из всей этой харьковской плеяды выделяет исключительно Михайлова. Остальные делали что-то… менее витальное.

 - Хороший термин – витальность. Боб, на самом деле, первый, кто вывел советскую эстетику. Было такое время, когда все гнались за западным качеством. А он работал как средний советский любитель. И это слово «средний» - ключевое в его творчестве. Потому что оно делает обобщение, проецирует на всех этих уровнях – социальном, концептуальном – всю эту причинно-следственную связь. Почему и как получилось. Все пытались добиться максимального качества и в итоге, когда граница открылась, получилось как у всех.
А Боб предъявил эстетику среднего аматора, которая есть отражение того, что было вокруг. Абсолютно совпадает с «совковой» концепцией усредненности. Вот эта естественная эстетика, выросшая в этих условиях, – и есть залог витальности.
У Кочетова и Браткова это тоже присутствует. У остальных - более классическая картинка. Боб ухватил именно ту «аутентичность».

А это «бэкстейдж» некоторых событий. У Браткова и Солонского («Группа быстрого реагирования») была в 90-х в Харькове галерея Up/Down. Братков ходил по галерее голышом, с чулком на голове. Эту фотографию никто не видел. Это уже история, которая стала артом.




Знаменитая серия Браткова, Солонского и Михайлова – Если бы я был немцем («Серия об оккупированном Харькове — представить себя на месте немецких оккупантов, которые бы пользовались открывшимися перед ними возможностями. Что бы мы делали, если бы были немцами в покоренном городе?» С. Братков).
Была такая легенда – когда немцы захватили Харьков, им стало скучно и они решили развлечься. В Харькове есть музей природоведения – с чучелом самой большой свиньи. Они вытащили это чучело на улицу и фотались с ним.
Это картинки, которые не вошли в финальную версию серии.


 


Отдельное явление – коллажи **Сергея Солонского (90-е). Он сделал серию «Будуар» – женщинам «подарил»… свое самое дорогое. Сергей Петрович – очень интеллигентный человек, я не знал, что он такое делал (смеется). (Реплика сбоку: «Гад, как натурально прилепил!»)


Это очень непросто. Сложнейшая технология, если вручную. Сергей перестал их делать, когда рядом с коллажами стали появляться подписи, что это не фотошоп. Идея потеряла смысл. Но он меня очень вдохновил на коллажи...

 На этом беседа закончилась – Сергей побежал монтировать выставку. А мы пошли, нагруженные чужой ностальгией и огромным «фотографическим» пластом, из которого, слава богу, продолжает что-то произрастать.


 




 



 


*Алина Сандуляк 
Харьковская школа фотографии: Евгений Павлов

**Игорь Манко «Сергей Солонский: “Мой дед продал корову, чтобы купить цейсовский объектив”.

 

Фото: Сергей Дяченко и Станислав Остроус