Тональность этого review задали проект «Архетипы (моей?) войны» Сергея Лебединского (группа «Шило») и дискуссия «Фотография – между документом и концептом». Согласно Ричарду Докинзу, вера в Бога – мем. Наша вера в фотографию – мем, который мы не только не преодолеваем в себе, а как-то болезненно культивируем. Между тем, мемы убивают. Впрочем, клише убивают гораздо эффективнее. Чума клишированных образов и приемов поражает любое фото-событие. Тут уж надейся только на свой иммунитет и «видение» куратора.
Тренд/провокация
Мощнейший источник этой заразы – война. Сергею Лебединскому хватило смелости доказать, что все войны – одинаковы. Даже если это твоя война: «Следя за войной в Украине, я понял, что отдельные фотографии и фотоистории о развитии событий мне практически ничего не говорят, и я на них все меньше и меньше реагирую. И если так будет продолжаться дальше, то, теоретически, можно будет весь поток визуальной информации заменить одним единственным изображением с таким же результатом...» Заменил. "Усреднив" в одну около ста фотографий, выбранных в Google, получил абстрактную картину войны в Украине, ее собирательный архетип.
Идея архетипичности, повторения сюжетов и матриц, в арте в том числе, — не новость. Но Энди Уорхол и прочие ребята выбрали линейный формат подачи бесконечного повтора. Лебединский многократным наложением «архетипичных» образов современных войн друг на друга вернул зрителя к ее прото-версии. Интересный феномен с цветами: война в Ираке может отличаться от конфликта в Афганистане более или менее насыщенным "камуфляжем". Где-то зеленее, где-то больше песочного. В архетипе - усредняется и колористика. Исчезает последнее различие. Последний формальный признак.
Последовавшая затем дискуссия была не лишена остроты. Игорь Манко помянул условную «савадоскую балетную пачку», которая с его подачи есть устойчивое мерило провокативности. В любой теме играет на возбуждение интереса - поскольку (цитирую) "добавляет новые смыслы и непрямолинейные прочтения". Где-то оправдано, где-то, с его точки зрения - нет. В рефлексиях, связанных с нынешним конфликтом на Востоке, подобные приемы царапают, ибо неуместны.
В этом-то парадокс. Видя лобовые вещи, где имеет место прямая иллюстрация, и я морщилась, и другие морщились. Не потому, что родину не любим и ее бедам не сочувствуем. Это нормальная усталость от перманентной драмы. Однако знаю людей, которые "игры со смыслами" не совсем адекватно воспринимают. Как только происходит разрыв патриотически-лубочного шаблона, внутри них резво поднимает голову цензор и пристально всматривается в позицию автора – не льет ли он воду на чужие мельницы и прочий параноидальный «стафф». Автор же это царапание предусматривал и его, собственно, добивался. Оно может быть удачным/неудачным, но идет отнюдь не от желания дешевого эпатажа. Это - честная попытка анализа "обыденности" любого ужаса, ставшего рутиной.
Месседж – «все в этом мире – клише, и война – не исключение» – переварить сложно. Зато рождает, наконец, те самые эмоции, которые просто говорильней возбудить в себе уже невозможно.
Спор насчет концептуального и документального в фотографии – бесконечен и сколько в зале было «мытцив», столько, подозреваю, нюансов. Да и начался он не вчера. 
Военный фотограф William Eugene Smith:
«Всегда разрываюсь между подходом журналиста, который должен просто фиксировать факты, и подходом художника, кто с фактами зачастую не в ладах. Лично меня больше всего волнует вопрос честности. Особенно, честности с собой». 
Красиво ушел от ответа. Не придерешься. А что наши? Два спикера изобразили «игру в антагонистов». Костя Черничкин в брутальной довольно форме дал понять, что все эти словесные эквилибры ему не просто чужды, а даже неприятны – ибо не понимал их раньше и не собирается вникать и впредь. Этот пренебрежительный хохоток, замешанный на чувстве неполноценности (хорошо сыгранном) и постоянное тыкание в сторону оппонента в стиле «мы гимназиев не кончали» вывел дискуссию на уровень шоу.
Сергей, более толерантный в своих… суждениях, допустил, что разделение это скорее искусственное.
Документальность – имманентное свойство, такова природа фотографии. А концептуальной ее делает смысловая многослойность, и «пролистывание» этих слоев требует нехилого бэкграунда. Такие работы лишены, на самом деле, линейности сторителлинга, который привели как пример концептуальности. Вскрытие аллюзий и ссылок идет во все стороны – и везде интеллекту, а не только сфере эмоций, есть чем заняться. Слово «вдуматься» здесь – ключевое. В отличие от «всмотреться».
«Фотография — это дар предвидения, это аналитическое толкование вещей по мере того, как они происходят».(Ansel Adams). «Вау-эффект» возникает не от удачно или художественно «отзеркаленной» реальности, а от глубины месседжей. Причем это происходит при полном отсутствии привычных «триггеров»: сюжета, эмоций, решающих моментов. Интерактив другого уровня. Эт сетера…
Что, само собой, нисколько не обесценивает репортажной фотографии. Там свои, не менее сложные, задачи. И избежать там клише, кстати, гораздо труднее. В мире больших призов тоже кризис – наградить кого-то надо, а рука не поднимается. Анастейшия Тейлор-Линд, член жюри World Press Photo (Why Photojournalism Needs Diverse Storytelling Approaches):
«В этом году я вижу отчаянное отсутствие разнообразия в победителях, идеях, а также в бэкграундах и событиях самих фотографов. Плюс, похоже, сложился этакий гомогенизированный эстетический подход к вещам. Это критический анализ не самой фотографии World Press, а индустрии, которую отражает конкурс».
Ну, и прямо говорится, что никому не интересны сегодня «гиперреальные» репортажи, ре-интерпретации традиционной военной фотографии (так, как ее видит наша «коллективная память»).
А интересны проекты типа «Мирная жизнь» Геры Артемой — где все вроде бы еще живы, но пуля для каждого уже заготовлена. Или «Молчание» Виталия Фоменко — с доской почёта украинской воинской части, снятой в оккупированном Крыму, с аллюзией на пресловутых «ганнибаловских» ягнят. О «Стеклянных стенах» Геннадия Чернеги мы уже писали – блестящая работа. Ну, и наконец, видео-проект «Перелет» группы «жужалка» – экстраполяция реальной войны на конфликт, который происходит на территории собственного сознания. И там, и там карта боевых действий требует постоянного апгрейда…
Евгений Цымбалюк (проект «Читая по глазам») отметил работу Александра Ратушняка – буйство цветущей природы и дыры от осколков в заборе. Этот контраст прервал благодушное Женино рассматривание чужих фотографий. Заставил остановиться. Значит, цель достигнута.
Все еще более оживились, когда дискуссия вышла из поля чистого арта и вошла в мутные воды идеологических оценок. Был помянут «Another Crimea», поднят вопрос об ответственности художника, сказаны слова неодобрения… Все верно. Лишь бы не переросло в «охоту на ведьм».
Urbanism/art
Возвращаясь к диспуту, не может быть ни сравнения, ни противопоставления. Так что бросаем это гиблое дело и переходим, наконец, к территориям иного рода. Как нео-урбанист и дрейфер, исследующий города на психо-эмоциональном уровне, занурююсь в townscapes.
Скопление чужих историй, фантазий, вибраций… Падаешь в них с размаху – и рацио капут. А я фанат темы «Город как устойчивая форма бреда». Это местные радостно тычут в «родные е...ня». А для меня каждая картинка - supermassive black hole, куда проваливаешься безо всякой надежды всплыть в этом же месте. Разве что через миллион лет после конца всего.
Многое понравилось. Разочаровали однообразно «интеллектуальные» подстрочники.
Проект «Тихие истории Елены Субач. Текст размыто повествует о невозможности провинциальных городов преодолеть в себе средневековье. Между тем, история создания проекта замечательная и важна она настолько, что меняет его восприятие кардинально. Вместо холодного (дистанцированного) «склеивания» отдельных фрагментов в единое "эпическое" полотно происходит эмоциональное погружение в другой менталитет: 
«Я решила не смешивать свои фотографии с остальными, отсюда возникла концепция оформить их в виде фигур тетриса. Во-первых, это концептуально: они как элементы пазла - либо сложатся, либо нет, это зависит от умелости игрока. Либо у тебя получится целостная картинка, либо это будет белиберда. С другой стороны, понимаешь, что пространство музея – не резиновое. Каждый автор должен ответственно подходить к оформлению своих работ. Ведь показать просто фотографию – не достаточно. Все эти формы крестов и голубое с золотым – это наше всё, наши духовные скрепы. И чёрные рамочки, эти скрепы обрамляющие. В общем, вырезала и покрасила все эти фигуры, потом на внутреннем балкончике разложила на клеёночке и запшикала. Вокруг этого чёрного креста получилась чёрная кайма, а вокруг золотого золотая. Формы мы убрали, а клеёнку оставили до утра. В конце нашего балкончика находится туалет соседки, которая по хорошей галицькой традиции купила себе квартиру, а туалет решила оставить на балконе. И ей нормально туда бегать мимо наших окон, каждый раз здороваясь. И вот мы созерцаем такой неловкий момент за завтраком - наша соседка такая вся красивая бежит и… подвисает в пространстве. Шаг вперёд, шаг назад. И я так понимаю, что на кресты наступить она не может – воспитание не позволяет. И она так мнётся, мнётся… Так и не смогла себя переломить, развернулась и ушла. В обед мы клеенку убрали. Можно только догадываться, какие муки она и ее семья из-за нас претерпели».
Все. Меня порвало просто. Теперь у меня нет вопросов по поводу «средневековья».
Та же ситуация с проектом Полины Карповой «38» - сложно выписанный концепт, который сильно проигрывает живому рассказу о мотивах: «Начнем с того, что я подавала заявку на фестиваль 1 января в час ночи. И совсем не была уверена, что попаду в формат. Но Катя отобрала несколько работ из серии. Целиком она экспонировалась в прошлом году в Германии. Я её делала весь 2014 год и закончила в 2015-м. Серия такая, что о ней нужно говорить, поскольку если просто смотреть на эти снимки, не совсем понятно, кто на них, что происходит вообще? 
Дело в том, что я уже много лет фотографирую свою лучшую подругу Ярославу – она моя любимая модель. И многие люди думают, что мы сёстры, что мы похожи. И мне кажется, что в каком-то плане мне повезло, родственная душа. Спустя три-четыре года, как мы вместе делали какие-то серии, мне пришла мысль сделать пародию на свой собственный снимок. Взять снимок, допустим, 2011 года и в 2015-м его переделать, вернуться в ту же местность, взять те же вещи, всё то же самое – одеться, накраситься, причесаться и таким забавным методом вернуться в прошлое… Понастальгировать, в общем.
Моё творчество обращено к ностальгии, к эстетике постсоветского быта. Это был первый такой опыт. Ярослава стала в этот раз фотографом. Я говорю: «Ты - фотограф, снимай меня». Показываю фотографию на компьютере, говорю, обязательно повторяй композицию.
В каком-то смысле я решила дополнить тот снимок. Я не знаю, понимают зрители или не понимают до конца, что я сделала. Я говорила с Катей Радченко об этом, но она меня утешила в том смысле, что «Ну вот видишь, тебя же выбрали, значит кому-то это интересно». Насколько я знаю, никто раньше такого не делал. Я подумала, что поскольку мне всего лишь 23 года, похулиганить пока, нахально переделать свой собственный снимок, пока он не особо известен. Не каждая модель может стать фотографом, у неё то горизонт завален, то резкость, она еле держит камеру в руках. Я хочу подчеркнуть, что всё равно я являюсь автором, она ничего не придумала, я ее использую, как человека, у которого есть руки. А «38», может, и банально, но тройка - это половинка восьмёрки. Мы же дополняем друг друга. С другой стороны у нас сейчас 38 – это счастливое число, которое нас преследует всё время. То 38-й номер дома, то 38-й код на двери, то 38-я подпись на колодке, то есть повсюду. Если мы его где-то видим, день будет удачным».
Я тоже могу Полину утешить – зрители так и расценили этот проект, как хулиганский. Мимо не пройдешь.
Фрагменты серии «Универсальные пространства» Кости Смолянинова — на ту же тему «тиражирования». «Городской пейзаж в наши дни — везде одинаковый. Париж ничем не отличается от Калькутты, а львовские предместья — от любых других». Ну, и «свежий» вывод об одиночестве человека в современном мире. Эта несвежесть — и мест, и слов — и есть, видимо, глубинный посыл. Но зрителям это видится несколько иначе. Наблюдаю, как некий посетитель подвисает у этих трех работ – комплиментрано так, с придыханием. Спрашиваю – что остановило? Оценил воздух, непреодолимо засасывающий внутрь. Еще и удачно, с моей точки зрения, экспонированный. Ничто не мешало блуждать в «трех столбах» Костиного «глобализированного» экзистенциализма. Мне этот «трип» доставил удовольствие. Хотя где там заканчивается ирония и начинается искреннее намерение уйти от собственных клише – знают только Костя и куратор. Ну, этих никакой бог не выдаст. Нечем «свинье»-критику поживиться пока.
Знаю, кстати, еще одного такого ирониста-пранкстера – Романа Бордуна. Он, исходя из собственной теории «жесткой игры со зрителем», постоянного испытывает последнего на восприимчивость к лютой банальщине. Именно так он позиционирует свои работы. А поскольку ведутся почти все – друзья, кураторы, коллеги (лайки нас выдают с головой), то он начинает сомневаться хотя бы в кураторе – для сохранения веры в его чуйку.
И вот Роман уже приписывает экспертам изощренный мотив – выставить фуфло и посмотреть на реакцию. Рискнет ли кто-то прямо назвать вещи своими именами или осторожно скажет: «Да, интересно»?
Наивный человек. Игра началась задолго до этой выставки. И мы все еще не теряем запал и натхнення отслеживать и реакции, и конспиративные теории. Впрочем, рефлексии Романа любопытны:
«Мені здається, що це може бути такий жанр в фотографії по грі з глядачем: правдивість чи ні за допомогою дуже грубої і явної реклами. У цій формі лежить майбутнє фотографії. Пост-пост-пост-модернізм. Жанр фотографії, який зараз здається вульгарним і вводить глядача в оману "правда чи неправда". Потрібно вибрати легковажний, простий жанр сьогодення і зміксувати з класичною фотографією. Наприклад, жанр постановочної реклами (неправда) у оточенні реальності, фіксації нашого часу та стріт-фото (правда). Балансувати неправдою у правді. Це дратівливий прийом. Авангард у фотографії - як форма поєднання банальної вульгарщини у класичному виконанні, гармонії, що ставить сам жанр документальної фотографії у розділ сумніву дійсності, Неправди, викривлення реальності та легковажності до святині правдивості документалістики, попсовості іншими словами.
Вульгарність фотографії - це власна тінь в кадрі, випадкове відображення себе, нав'язлива реклама, взагалі весь той кіч, все те, що здатне дратувати людину (як ознака Неправди)».
Вообще, с текстами беда. Работы Константина Черничкина («Украинское холодное «золото») и Кирилла Коваленко (Distant Places) зацепили. Первый – индустриальным нуаром, мглистой тяжестью перемалывающих жизнь в труху пространств. Второй — льющимся из них светом, заметным даже в очень светлом помещении на очень светлой стене.
Но, прочитав «обоснования», впала в скуку и тоску. Да напишите, что вы лично чувствовали тогда и в том месте, простыми человеческими словами… Нет, тысячу первый обтекаемый концептуальный нарратив, коррелирующий с заданным дискурсом. Единственно, где он был оправдан – в проекте «Спектры внутренних состояний» Евгения Бритавского. Там, действительно, работа претендует на категорию scientific art и заметно выбивается из общего ряда. Было интересно наблюдать «за химерными прыжками электронов…».
Это, кстати, еще один момент дискуссии, который потом еще долго обсуждался в кулуарах – не обесценивает ли значение «картинки» сопроводительный текст. Вопрос-ловушка: для меня слово – бог. Я в него верю. Но и не могу не согласиться с Willy Ronis:
«Я с большим подозрением отношусь к изображениям, которые нельзя расшифровать без костылей слов».
Универсального ответа не будет в любом случае.
Из ярких впечатлений (и текстов по существу) – «Зона недопуска» Татьяны Кики. Кропотливо, с любовью создавать себе тюрьму для отбывания «пожизненного», без права на апелляцию…
Лекции/показы
Собственно, и пачка савадоская – тоже уже общее место. Клише так просто не опускают. Но шифтинг влево-вправо – и глядишь, уже новые смыслы перекрывают старый заезженный образ.
Серия «Last day» Иракли Дзнеладзе
Ну, ок. Миллион фото на погребальную тему. Мегабайты ритуальной скорби… А все же его гробы победили. И не гробы даже, и уж тем более не мертвецы, пусть и «захороняемые» разными способами… А кипень этих coffin fabric, этих пышных драпировок, все более нагло вываливающихся из гробового нутра… Эффект умножается и на 10-м фото только это глаз и цепляет. Тонешь в них вместе с покойником. Истлеваешь в режиме реального времени. Допускаю, что это исключительно мой крючок. Однако же сработало.
Лекция Скота Дэвиса прошло тихо, для некоторых даже скучно. Видимо, ждали яркого шоу, прущей из всех щелей харизмы американского разлива. А человек спокоен и заметно сосредоточен – на том важном, что ему хотелось до нас донести.
Художник сказал вещь, для многих почти искупительную: «Для хорошей фотографии нужно немного таланта и очень много смелости». Вот где некоторые могут компенсировать нехватку первого.
Ну, и много об экологии "тер"… Народ и заскучал. Между тем, интереснейшие работы, особенно, в серии «The Desert Landscape» - сначала пропадает классическая четкость изображения, далее оно окончательно приобретает вид рисунка, выполненного карандашом. И последний кадр – сплошной свет, в котором едва угадывается контур… Исчезающие растения исчезают и со снимков тоже. Таков мост между реальностью и озабоченностью Дэвиса экологической нестабильностью.
Об исчезающих мирах уже 6 лет «снимает» Натэла Григалашвили, проект «Моя деревня»: «По сути, я снимаю пустоту». Призраки Натэлы также не поражают новизной, но боль от потерь, испытанная ею, вполне ощутима… А уж способ экспонирования – в мегакрупном формате на ограде вокруг графичного здания бывшей синагоги - усилил впечатление многократно. Я лично об эти плакатного вида фотографии просто споткнулась. Я всегда спотыкаюсь об эффекты. У меня такой же глаз, как и у миллиардов.
Сколько мы видели эстетизированных надрывов/распадов? А вот поди ж ты. Форма подачи побеждает. Ну, за это мы ее и любим – за спасение нас от излишней эмпатии, за надежное ограждение от разъедающей «кислотности» страданий. Хрупкие мы, все-таки, ребята.
Еще не устали от vanishing worlds? Корейский фотограф Даесунг Ли в своем проекте «Футуристическая археология» также пытается удержать то, что обречено на уход за горизонт событий. Делает это остроумно. Под стать и идея разместить его проект на Ротонде – среди простых радостей субботнего обывателя. Оркестр играет, аниматоры танцуют – на фотографиях Ли буднично происходит конец отдельно взятого света.
Внешняя, номадическая Монголия по призрачности не уступает внутренней. Теряет в реальности со скоростью, близкой к световой. С тем же психоделическим размахом – времена и пространства спутаны, живое и мертвое перетекает друг в друга, и на всем печать пост-лсдэшной грусти.
Глянцевая этнография — уже почти галлюцинация. Захотелось пристроиться к этим уходящим в никуда людям на фото и пошагать как минимум в вечность. А дальше нечего и загадывать.
Ли, к слову, давно оценил преимущества уличного экспонирования: «Галереи музеи – закрытые пространства с ограниченным доступом и ощутимым налетом элитарности. Природные же ландшафты «Футуристической археологии» требуют более широких «спейсов» плюс важен интерактивный момент. Люди подходят, им любопытно, они задают вопросы, происходит общение, мой месседж становится достоянием большего количества зрителей, а не нескольких ценителей хорошей фотографии».
Ну, и чтобы закрыть тему – рекомендую к прочтению статью о штампах https://birdinflight.com/ru/vdohnovenie/opyt/seks-smert-i-razvaliny.html
Все это можно было в определенном количестве на выставке наблюдать. И все же…
«У долговечных историй должны быть намерение и контекст. В мире, который вызывает подозрения в поддельности, люди ищут подлинное и находят его в намерении и контексте». У некоторых авторов есть и то, и другое. Это искупает тяжкий труд кураторов и арт-критиков.
Опять же иллюстрация в тему. Проект «Город мусорщиков» Анны Войтенко, участницы группы POLEZORU. Одно из самых распространенных клише – дети, копающиеся/играющие в мусоре (см. статью). Этника и прочая «жирная» фактура – тоже на месте. Но боже мой, какова сила сторителлинга! Здесь контекст вошел в спайку с таким страстным желанием рассказать историю, что все разговоры о форме бессмысленны. Документально? Да. Концептуально? Да два раза. Как дальше будем? Да никак не будем. Самое сильное впечатление от показов. Этого мне достаточно. Шуршать здесь дефинициями - последнее дело.
P.S.
Из левого, но неотвратимого
За 5 дней входит в привычку бродить от локации до локации. Потому по зову друзей послушно волокусь в «Дуловские вина» - на вернисаж. Не подозревая, что это внефестивальный бонус. Готовясь изгибать бровь и критически цыкать зубом. Не вышло. Захват произошел с порога. Даже тема бесплатной дегустации (фейк!) увяла при столкновении с фотографиями Сергея Полякова.
Что зацепило? Самая что ни на есть атмосфера. Мой персональный триггер. Падкость 80-го уровня. Его картинки Одессы ничего не говорят мне об Одессе как о городе. Зато отравленной иглой входят через глазное яблоко в область личной тьмы и оставляют то самое ощущение нереальности отснятого – double (Diablo) fake.
Позже, в «Бодеге», взято было интервью, прерванное, впрочем, искрометным появлением Сережи Лиховида. Сговорились с Поляковым об отдельном материале, ибо наделано дел много, в рамках этой статьи «мельчить» их не хочется. Ждите. Будет.
Слово куратору
Екатерина Радченко: «Фестиваль вырос ровно в два раза. В два раза больше участников. Больше гостей. Больше площадок. В прошлом году все было более камерно, в этом – все масштабнее, интенсивнее, спресованнее по времени Тусить уже некогда – успевай перебегать с локации на локацию. Эволюция феста очевидна. Да мне, как организатору, было бы неинтересно повторяться. Из прошлого опыта мы взяли open airs – как удачное решение. Если в первый раз город и область боялись верить нам на слово, что будет ок, то сейчас договориться было чуть проще. Впрочем, нагрузка на команду тоже выросла в разы. В следующем году придется вновь меняться – либо придумать новый формат, либо увеличивать программу. Мы не отойдем от образовательной компоненты, не откажемся от идеи открывать новые страны (как, например, Южную Корею, Малайзию в этом году). Но мы не можем постоянно «набирать» новые локации. Одесса к этому не готова. Так что будем «играться» не с расширением площадок, а с самим форматом и контентом фестиваля. Из нововведений также – жюри из трех человек. Раньше я сама делала отбор. Теперь пришлось учитывать мнение еще двух человек. Это оказалось непросто. У нас разные подходы, разные взгляды на фотографию. Я знаю украинский контекст, многих авторов и их серии, могу судить об их эволюции, сильных и слабых работах и на этом знании строю систему критериев. Для остальных членов жюри - это просто авторы, просто работы. Они должны были снивелировать эффект моей «заангажированности». 40% мы выбрали единодушно, остальное бурно обсуждалось. Ну, и трудности экспонирования – кого и где размещать. От чего я планирую отказаться, так это от практики open call, когда приходится брать на себя ответственность за оформление работ. Это должно быть все-таки авторское решение. То есть, будем принимать уже готовые работы. Также хочу пригласить в следующем году независимого куратора, который будем формировать главную экспозицию».
От себя добавлю, что основная экспозиция сделана на пятерку. В этом со мной солидарен Костя Черничкин:
«Можно, конечно, начать придираться к качеству печати и еще каким-то мелочам, но, учитывая объем работ и заданные параметры локации, куратору можно только руку пожать».
