Встреча прошла в рамках проекта «Brain Map», реализуемого Goethe-institut в Украине в Восточной Европе и Центральной Азии (www.goethe.de/ukraine). Суть проекта – в том, Goethe-institut вместе с институтами из Восточной Европы и Средней Азии занимается проблемой утечки мозгов. Многие украинцы – специалисты из разных областей культуры (от архитектуры и музыки до визуальных искусств), которые живут в Германии, готовы передавать полученные ими знания своим соотечественникам на мастер-классах.
Собственно, и Кирилл приехал в Украину по приглашению Веры Багалиантц, директора Goethe-institut в Украине, «отдавать долги» - то есть, делиться своим опытом по самореализации и самопродвижению на Западе. Тема доклада Головченко - «Чужая Родина». Лекция слушателей, судя по острым вопросам, зацепила. Нас тоже и мы решили Кирилла допросить на предмет его не всем понятного интереса к своей чужой родине. Чего в этом интересе больше – конъюнктуры или любви вперемешку с посттравматическими синдромами, вызванными житием на просторах этой самой родины, избавиться от которых можно, только настойчиво рефлексируя и результаты этой рефлексии не менее настойчиво предлагая. Причем западному зрителю. И тот, судя по наградам, все его творческие «наработки» ценит.
Наше впечатление: интересный фотограф. Занимательный собеседник, с прекрасным чувством юмора, которое нас, на самом деле, очень подкупило. Причем не того одесского разлива, который слишком, скажем так… специфичен. А тонкое, интеллигентное, иногда едко-ироничное. Разговор начался еще на семинаре, а продолжился в гостинице, где мы остановились, и длился до полуночи. Есть такие люди, которых трудно отпустить. Их никогда не бывает много. А самое главное - им есть что сказать. К слову, Кирилл очень веселился, когда услышал, что «Соус» - это сайт о культуре юга Украины. Ключевое слово – юг. Кто родился в Одессе, тот понимает.
- Как ты попал в проект «Brain Map»?
- Мы с Верой Багалиантц (директор Goethe-institut в Украине) знаем друг друга уже 3 года. Мы все время думали, как мы можем сотрудничать. И вот в мае мы говорили о том, что институт может оказать медиа-поддержку моей выставке. А потом родилась идея этого семинара. Я не любитель рассказывать о новых проектах, потому что их могут скопировать. Так бывало в моей практике. Так что я могу рассказать о новом, но не показать.
- Тебя наши слушатели обвинили в ностальгии по совку. Цитирую: «Вы исповедуете своеобразную идеологию, в частности, один вектор – это заржавелый социализм». Их, видимо, это задевает. И сильно. В Украине вроде как перемены к лучшему, почему ты это не отображаешь? Где оптимизм и позитивное мышление?
- Мне кажется, что редко кто показывает больше оптимизма, чем я, уж простите за самомнение. Я ориентирован на оптимизм. Просто сегодня несколько другая картинка.
- Ты как-то довольно жестко прошелся по любителям снимать закаты. Сам, что ли, никогда не соблазнялся красивыми видами?
- Да, я назвал это преступлением. Может, так и надо. Хотя это провокация, конечно. Как-то я спускался к Днестровскому лиману и видел огромное солнце. И чтобы еще раз сказать себе: «Ну, понятное дело», даже вылез из машины, чтобы вопреки… Но нет, не стал. Разумеется, я снимал и закаты, и поцелуи на фоне закатов и прочее в том же духе. Но дело не в закатах. Эти картинки попсовые не дают никакого ощущения присутствия. Вот купаешься ты в холодном ручье, в Карпатах. Разве это ощущение можно сфотографировать? Может, кому-то и удается, но я такое вешать на стену не хочу и участвовать в этом тоже не хочу. К слову, бывший консул во Франкфурте, приходя на мои выставки или выставки, где были мои работы, все время сетовал, что я не снимаю живописные украинские виды («Украина так ж прекрасна!»).
- А на Западе всем нравится, что ты делаешь?
- Не все так просто. Один знакомый художник, достаточно успешный в Нью-Йорке, сказал мне: «Моя жена занимается выставками, но я тебя не могу показать. Мне нужно что-то такое европеизированное, исконное». Ну ладно, я говорю, что же теперь. На самом деле, там, особенно в Германии, все воспитаны на Бехерах*, поклоняются им. Сила их – в том, что они вцепились зубами в документацию этих вещей и всю жизнь это делают. Я вообще не хочу попадать под какую-либо классификацию, потому что немцы очень любят все классифицировать. Сразу на полку какую-нибудь положить: это репортаж, это документальная фотография, а это – Искусство! А что, не может быть всё вместе? Может!
- Трудно бывает на воркшопах?
- Все зависит от аудитории. Я зондирую ее прежде, чем окончательно определиться со стилистикой лекции. Хорошо, если присутствуют такие люди, как вы. Это очень помогает. А если публика хочет закатов и цветов, тогда мне приходится туго. Нет диалога. И я сразу увядаю.
- Зачем эти лекции лично тебе?
- Готовясь к ним, я еще раз проматываю все то, что сделал. Еще раз это осознаю. Это своего рода ретроспективный анализ.
- Судя по твоему портфолио, график у тебя плотный…
- Это да. У меня нет времени разобрать все фотографии, потому что нужно снимать снова и снова. Тут дали грант, там дали грант… Почему нет? В принципе, я работаю по заказу. Ну, свадьбы я, конечно, не снимаю. Правда, если мои друзья женились и просили меня фотографировать, я, конечно, это делал, но просил, чтобы они не обижались. Я стараюсь работать над проектами, которые финансируются и до сих пор всё, что я делаю, финансируется. И это хорошо. Иначе мне пришлось бы снимать свадьбы. Есть один очень важный факт: всё должно поддерживаться. Гранты, стипендии – это служит для того, чтобы и художник, который занимается любимым делом, получал что-то от этого. На Западе существует достаточно развитая сеть грантов, стипендий современного искусства, отчасти сконцентрированных и на фотографии. Но я все равно считаю, что этого должно быть больше. В какой-то момент был кризис, но, например, в Германии сейчас всё хорошо.
- Есть какие-то моральные ограничения при выборе темы для съемок?
- Была у меня одна задумка – снять детей в военной форме. А форма эта и весьма правдоподобное оружие свободно продавались на детском рынке. Но я от нее отказался. Это не табу. Просто для меня ненормально, что такое продается для детей. Так боевой дух не воспитывают.
- Случались ситуации, когда твоим «моделям» очень не нравилось, что их снимают?
- Когда я работал в Харькове для книги «Тотальный футбол», я попал туда зимой, когда футбола нет. А я хотел, что играли дети во дворах, все было красиво. В общем, решил сфотографировать стадион «Паук». Пошел туда, а футболисты как раз собирались обедать. Я привык, что нужно информировать людей, и предупредил тренера, что хочу парней сфотографировать. Он категорично ответил «Нет». Я стал в сторонке с камерой. Смотрю, назревает. Тренер видит, что я не ухожу, а его подопечные сейчас придут. А я упорно не ухожу, кручусь – типа бутерброды и все такое… И человек, с которым я пришел, харьковчанин, тянет меня за рукав и шепчет: «Тут так не надо». А я же не понимаю. Думаю, разберемся. В общем, закончилось все хорошо. Мне все-таки разрешили провести съемку. Увы, это никуда не вошло. Но суть не в этом. Я уже давно понял, что в драке, перед мордобоем необходимо выдержать паузу в 30 секунд, чтобы агрессор осознал нелепость своих намерений. И это работает. Так что морду мне не набили.
Вот недавно один казах тоже хотел мне съездить. У меня была панорамная камера «Горизонт», а он хотел вынуть кадр и посмотреть. Я ему толкую про аналоговую камеру, а он мне – вот «Фуджи», мы сейчас зайдем и посмотрим. А потом стал угрожать, что соберет людей с рынка и все равно посмотрит. Но я продолжал его уговаривать, и он остыл. Расстались вполне мирно.
- А в Германии что снимаешь?
- В Германии я почти ничего не снимаю. Там ситуация стабильная, перемены незначительные. Я не скажу, что работаю на Запад. Хотя я слышал такое, что меня выпустили с условием делать проекты про Украину.
- Пожизненный контракт. А до этого выпустили Михайлова…
- Ну, это не так, конечно.
- Что для тебя было самым большим вызовом в Германии?
- Язык. Когда я приехал в Германию, стал пользоваться словарем. Мне пришлось проходить практику у одного крестьянина, который выращивал картофель и разводил свиней. Когда мне надо было что-то сказать, я показывал ему слово, допустим, «кушать» - «эссен», и он знал: окей, практикант хочет кушать. У меня случай с ним интересный. Как-то я стоял на уборочном комбайне, и он приехал в старом мерседесе, от которого отваливалась постоянно ржавчина, и говорит мне: (то есть, мне кажется, что он мне именно это говорит) «Поезжай домой, покушай хорошо, там всё приготовлено, и приезжай назад». Я думаю: «Что с ним такое сегодня? Еще добрее, чем обычно». Я поехал, хорошо поел и думаю: «Возьму-ка я ему бутылку воды, в благодарность». Приезжаю, машу ему рукой, мол, я тебе тоже кое-что привез – сказать-то не могу. Он машет в ответ, дескать, я сейчас подойду, и минут через 10 подходит и буквально вырывает дверь у машины. И в глазах – абсолютное разочарование, такое, типа: «Что ж ты привез?». Оказывается, он сказал мне, чтобы я поехал и все приготовленное ему привез!» Вот такая история о важности языка.
- Ты себе представляешь, кем бы ты был, если бы не уехал?
- Я собирался разводить перепелов, чтобы продавать их яйца. Или грибы выращивать - тоже было бы неплохо. А еще чуть не женился на девушке из Новой Каховки, которая хотела много детей. Но не сложилось.
- На чем ты споткнулся? На детях?
- На ее родителях.
Вот так. А ведь могло все получиться – с девушкой из Новой Каховки. И был бы сейчас Кирилл владельцем «перепелиного» бизнеса. Не дай бог…
Правила жизни от Кирилла Головченко
(в подражание Esquire)
Больше всего я боюсь найти себя. Потому что тогда мне станет неинтересно.
Я всегда сталкиваюсь с тем, что воображение проигрывает реальности. Я честно признаю, что мое воображение – бедное.
У меня нет формулы съемки. Я очень хочу каждый раз снять так, как я еще не снимал. Но все равно мне кажется, что это всё – часть одной картины, которая однажды сложится целиком.
Нам нужно держаться за тех, кто нам симпатизирует. Те, кто нас отвергает, не принесут нам доброго.
Чтобы почувствовать, что такое хорошо, нужно, чтобы некоторое время было плохо. Кайф, на самом деле, длится недолго.
Для меня самое важное – приблизиться к максимальной искренности с самим собой. А искренность заключается в том, чтобы не думать о себе.
Когда я делаю какую-то работу и она меня тяготит, я представляю себя работающим в банке или страховой компании. Это помогает.
Есть те, кто говорят, что надо щадяще относиться к людям, то есть, если человек плачет, надо снимать плачущего человека. Я называю это «псевдогуманизм».
У самодостаточных людей есть хорошая черта. Они не выделываются.
Мнения участников воркшопа
Макс Афанасьев, арт-директор ЦМИ «Тотем», фотограф, дизайнер:
Бешенное раздражение вызывает у меня этот отстранённый взгляд на родину, и вместе с тем, мне не скрыть восхищения по поводу аргументированного изложения украинской действительности в фотокнигах Головченко. Предметы и люди в его работах никак не хотят собраться в группы по интересам. Его портреты – не портреты, ландшафты – не ландшафты, натюрморты никогда не станут натюрмортами, даже если представить себе такую фантастическую ситуацию, при которой Головченко начнёт снимать натюрморты. Этот мир сюжетов и изображений никак не укладывается в рамки жанровой фотографии. Его задача – не следовать жанру, а фиксировать ситуацию де факто. Фиксировать образ, состоящий из множества значений, настроений, объёмов и героев, связанных лишь желанием автора уловить ускользающий признак\призрак современности.
Эстетика актуальной европейской фотографии позволяет не столько любоваться изображением, сколько следовать за автором в нирвану долгосрочных гуманистических экспериментов.
Кирилл Головченко – тот, кто сумел выстрелить мне в спину. Я смотрю, как вылетает из груди цельнометаллическая пуля и покидает мою грудную клетку. Нет звука выстрела. Всё в тишине. Иллюзии мертвы. Есть только я и моё родившееся 40 лет назад в Херсоне тело. Я могу привыкнуть к тьме, потому что я сам додумываю свои страхи, но я не могу сопереживать героям его фотографий. К некоторым я даже не могу подойти на пару метров. Однако между этими людьми и Жизнью мы всегда будем ставить знак равенства. Эта аргументация жизнью как раз и является главным козырем Головченко. Он не показывает все процессы, всех жителей, все явления Украины, однако каждой новой серией (книгой) подводит нас всё ближе к аквариуму с Родиной. Сквозь этот десяток фотографий можно увидеть ВСЁ, даже то, на что ты не хотел смотреть с детства. И если мы хотим поглубже увязнуть в этом сладком киселе под названием самоидентификация, нам не обойтись без инструкций Головченко. Кирилл, дай перила! Спускаться надо аккуратней.
Геннадий Чернега, фотограф:
Кирилл – это человек, который создал сам себя. Нашел свой собственный путь. Слушая его, я понимал, что у меня совсем другое устройство. И мне подобные встречи нужны, чтобы услышать и увидеть историю человека, который достиг поставленной цели, и понять, что нужно мне самому. Огромное спасибо всем, кто помог произойти этому событию.
Сергей Дяченко, историк, участник культурных проектов:
В зале собралась публика, на первый взгляд, непонятно чем объединенная, разного возраста. Молодых, студентов, конечно больше. Но в воздухе висит то ли пренебрежение, то ли зависть, мол, ну вот, опять счастливчик, которому повезло остаться на западе, да еще и в Германии, будет нас учить, а мы-то не хуже, просто нам пока не повезло. Некоторые ждут беспроигрышную схему. Но проблема в том, что Кирилл эту схему не расскажет. История того, как он попал в Германию, остался там, стал известным фотографом, гораздо сложнее той схемы, которую представляют многие присутствующие. Она любопытна, но уж точно не годится для схемы, потому что индивидуальна.
Его фотоработы отличаются от «отечественных» прежде всего выбором тем. В присутствии автора знакомиться с ними, безусловно, интереснее, да еще и с комментариями по поводу того, что и почему более востребовано в Германии.
Получился небольшой бенефис с элементами перформанса, который устроили слушатели, задававшие весьма неожиданные вопросы. Кирилл честно признает, что не будет осуществлять «проект», на который не найдется «заказ», вместе с тем, он не будет делать того, что ему не интересно. Такой вот баланс.
Важным посылом Кирилла к коллегам было делиться своими работами, не скрывать их, стараться выставить, презентовать как можно более широкой аудитории. Это важнейший шаг в том, чтобы на автора обратили внимание.
Goethe-institut, пригласив Кирилла, решает несколько задач: знакомит с успешными западными фотографами, представляет современные тенденции в искусстве фотографии. Возможно, этим не будет решена проблема запущенности фотоискусства в Украине, однако значение и важность миссии Goethe-institut, в данном случае, в том, что он берет на себя ответственность за отбор художников для проведения мастер-классов, и мы ему априори доверяем.
*Бернд и Хилла Бехер (Bernd and Hilla Becher) — одни из самых известных современных немецких фотографов. Они специализировались в области индустриальной фотографии, основными объектами их съемки стали силосные и водонапорные башни, нефтяные цистерны и доменные печи, ангары и сараи.
*Кирилл Головченко родился в 1974 году в Одессе. Изучал фотографию и коммуникационный дизайн в Дармштадском университете прикладных наук (Германия). Его работы представлены в Museum Folkwang, Эссен; Deichtorhallen, Гамбург; Uferhallen, Берлин; Mathildenhöhe, Дармштад; Photo Espana, Мадрид. Обладатель ряда премий: Documentary Photography Award от Wuestenrot Foundation, European Photo Exhibition Award, Abisag Tuellmann Prize и Berthold-Roland-Photo-Art Award. В Германии вышло три книги с фотографиями Кирилла Головченко – «7 км – поле чудес» (2009), «Тотальный футбол» (2012) и «Качалка» (2013).
Выбор редакции:
Проект «Качалка»
«Это место я открыл для себя в 2010 году, когда я буквально случайно попал в Гидропарк (Киев). До этого я просто знал, что там отдыхают люди, там пляж. И вот я увидел эти цепи, этот синий полинявший и ржаво-оранжевый цвета… И я буквально на следующий день пришел туда – решил, пока это место есть, нужно им срочно заняться. Потому что, когда ты снимаешь на улице, всегда есть опасность, что оно исчезнет. Я бы сказал, что фотография – это как Красная книга, что ли. Оказывается, это место уже давно существует, и оно даже старше, чем я. В общем, я начал снимать, чтобы в итоге сделать книгу про этот удивительный мир. Я даже думал, что все эти тренажеры на самом деле сделаны не просто людьми, а художниками. Потому что это подобно современной скульптуре. Особенно, та часть, в которой стоят эти тренажеры. К слову, я показал эти фотографии одной знакомой, которая живет в Киеве, ей 65 лет было тогда и мы прекрасно друг друга понимали. И вот она, увидев фотографию, на которой изображен молодой человек, который поднимает тяжесть между ног, сказала: «Посмотри, какой у него длинный член и большие яйца». Я, в принципе, не фотографировал его с этой целью. Я ничего сексуального в этом не видел. И для меня это стало знаком, что кроме этих прекрасных спортивных машин есть другие уровни того же спорта, которые могут совершенно по-другому об этом рассказать. После этого разговора я понял, что я буду делать эту тему, и это будет длительная, большая работа, потому что я хотел сделать что-нибудь большое. Это признак всего советского. Меня просто поражают такие места – давящие, гигантские, советские. Некоторые люди считают, что «Качалку» необходимо внести в список ЮНЕСКО. И я думаю, они правы. Кстати, я в юности тоже в каком-то подвале тренировался, чтобы иметь красивые большие мускулы, но не всё у меня вышло».
Проект «Bitter Honeydew»
www.lensculture.com/articles/kirill-golovchenko-bitter-honeydew#slide-12
Проект посвящен людям, которые продают фрукты и овощи на обочине в Украине. Когда рабочий день заканчивается, продавцы отдыхают в палатках или автоприцепах. Серия стала победителем европейской премии European Publishers Award forPhotography (EPAP) 2014.
«Я называю это «маленькая история одной ночи», потому что снимал я ночью. На самом деле, я очень люблю спать. Но для того чтобы создать себе трудности, нужно создать себе трудности.
В тот год, когда я поехал в Германию на практику, я посеял 4,5 гектара арбузов и дынь. Поэтому тема эта была мне знакома. Вызнаете эти придорожные базары, и вот кусок трассы Одесса-Измаил, там стоит ряд таких точек. Я начал этот проект из-за электрической лампочки, висящей на дереве. В самом начале я снимал какие-то ландшафты. Мне это напоминало старых голландских мастеров, благодаря рассеянному свету. А еще это напоминало театральную сцену, где люди движутся как актеры, где что-то происходит, или ничего не происходит. Меня интересовало, насколько это можно разглядеть, запечатлеть это свет, насколько можно осветить, ничего не освещая. В 2009-м я снимал вот эти ландшафты и думал всё время: «Это мой проект вообще или нет?». Хорошо, я сделаю 20 таких фотографий, красивых. Которые некоторые называли романтичными. Конечно, есть определенная романтика в этой грязи. И, возможно, для того, чтобы их не называли «романтичными», я всерьез задумался, как это можно сделать неромантичным. И все произошло как-то само по себе: я настолько был вовлечен в этот свет лампочки, что в какой-то момент и я не мог представить, что я иначе мог как-то снять.
И в то же время меня не удовлетворяло то, что получалось. В один вечер, когда оставалось дня 3-4 до моего отъезда, я принес фотографии этим людям, и я случайно взял с собой вспышку. И всё это как-то само началось, я понял, что можно комбинировать. Что нет жестких правил, будто можно снимать только так или так. Можно всё снять как угодно: можно вспышкой пользоваться, можно не пользоваться…»
Проект «Maidan – under construction»
http://issuu.com/monochrom/docs/kirill_golovchenko_maidan_3849_2014
Эту серию показали в венском доме художника Künstlerhaus весной этого года в рамках выставки «I am a drop in the ocean», посвященной визуальному проявлению народных протестов, в последние месяцы прокатившихся по всей территории Украины.
«В общем-то, речь идет о достаточно формальной вещи – о средствах защиты, вернее, о баррикадах. Мне хотелось снять что-то, что не особо нашло отражение в других таких проектах. Поэтому эта серия носит достаточно искусственный характер - она иногда использует больше форму. Но какие могут быть критерии отбора фотографий для книги? Ведь нужно классифицировать. Я понял, что если у меня много хороших снимков, то я буду использовать те, где, допустим, присутствуют национальные цвета. И если на фотографии их нет, я не буду это использовать, пусть это и отличный снимок. Даже используя такие абстрактные вещи, можно попытаться рассказать историю Майдана в деталях, от начала и до конца. С одной стороны, то, что я делаю, не рассчитано на публику здесь. Я не могу рассказать вам больше, чем вы знаете. Но для внешнего, другого мира я могу рассказать об обществе с помощью этих картинок. Что использовалось в качестве баррикад во время французской революции? Бочки. Потому что у них ничего не было кроме вина. А в Украине использовалось всё. И мне кажется, это очень много говорит о нас. Дело в изобретательности. Например, если раньше не было фена, можно было волосы и в духовке посушить. Это, кстати, прекрасная черта. В то время как в Германии люди «складывают полномочия» и отказываются что-то чинить, то наш человек очень находчив и может сделать все, что угодно».
