Служить арт-музе можно разухабисто, с помпой и громким, если не обывательским, то хотя бы «цеховым» признанием. Да и без него нынешний художник самовыражается так, что его сложно не заметить – гнать волну в веб-пространстве теперь может каждый.
Бывают же обстоятельства, когда путь к самовыражению превращается в сплошное преодоление, когда барьеров столько, что слабый человек, как бы не чуждый искусства, но никак не готовый за него жизнь положить, уже давно бы задавил в себе тягу рефлексировать – чтобы не линчевали ближние свои (которые, как известно, опаснее любых чужих). Чешется рука, тянется к карандашу и кисти? Отруби ее. Руки-то, тебе деревенской тетке, зачем дадены? Правильно, пахать, сеять, чего-там выращивать. Примерно так рассуждают добрые односельчане художницы Маргариты Болгар, так и не смирившиеся с тем, что она смеет отвлекаться от сельскохозяйственных работ на «малевание». Хуже того, близкие люди тоже мало одобряют этот «закидон», задавая изо дня в день один и тот же вопрос «Зачем все это?»
И дело не в том, что Маргарита не «косит бабло», а расход на ее художество, между тем, немаленький. Непонимание приняло глобальные формы – на уровне ксенофобии. «Чужой среди нас». Маргарита называет терзающие ее образы и видения наваждением, которому она противостоять не в силах. В народе такое состояние принято называть порчей. На самом деле, «спортили» девчонку гены отца, который тоже был художник-самоучка (у них, вообще, по мужской линии все рисованием увлекались). Но его местные за это чтили и его талантом в хвост и в гриву пользовались. А вот дочь подвергается остракизму – всего лишь за несовпадение по половому признаку. «Сжечь ведьму!» пока не кричат, а все равно тяжко это – жить на две реальности, с натугой переползая из одной другую и теряя силы, потому как нельзя безнаказанно нарушать границы между жесткой сельской бытовухой и крошечной студией, где она творит свой мир.
Справедливости ради, пока Маргарита изображала пейзажи и натюрморты, ее не сильно гнобили, снисходительно позволяя копировать натуру. Но когда она впервые нарисовала странно изломанных (явно сказалось увлечение Пикассо) и в некоторых местах обнаженных людей, зрители восприняли это, как пресловутую пощечину общественному вкусу. «Что это за уродцы и почему они голые?», поинтересовались они, и без того нелегкая жизнь еще более усложнилась. Даже в собственном доме Маргарита не рискует развешивать подобные сюжеты, складывает все в крошечной студии (единственное место, где она может быть самой собой).
К слову, небольшой прорыв в ее репутации все же произошел. Местный культурный осередок, надумавшие открыть Музей села, в срочном порядке признал за ней это самое право рефлексировать и попросил нарисовать пейзажик или несколько, с элементами локальных исторических реалий – дабы их увековечить, а заодно музей укомплектовать. Маргарите не то, чтобы лестно, но и отказываться не резон – официоз тем и хорош, что обеспечивает статус. А ей это надо, ибо сопротивление среды уж слишком зашкаливает.
Естественно, художнице психологически тяжело творить в такой тотальной нелюбви, на положении нелегала в собственном отечестве. Но с каждым годом она все более черствеет нервной системой и все реже мучается вопросом самоидентификации. Равнодушие к поношению и порицанию сделало Маргариту смелой – настолько, что она вышла за пределы местечковой изоляции и направилась прямо в Херсонский союз художников, куда принесла показать четыре свои картины. К ее удивлению, две из них были отобраны для выставки «Рождественский салон», открывшейся в Херсоне 26 декабря 2013 г.
Необычные работы заметили, равно как и новое имя, которое не заметить было трудно: Мирра Римайя. Казалось бы, странно скрывать настоящее имя ввиду открывшихся перспектив. Амбиция, по-честному, плещет, требует признания своих заслуг перед «артом», к чему эта манерная таинственность, эти пошлые карнавальные ужимки типа «Кто ты, маска?» Увы, за всем этим стоит все тоже параноидальное нежелание «светиться», а вдруг село всем составом рванет в город, на выставку – не столько «искусства похавать», сколько проследить, «не замарался ли кто из наших». Нам смешно, а ей – страшно. Потому будем такой формат подачи себя уважать, а там, глядишь, наступят времена получше, и период нелепых инкогнито уйдет в прошлое. Маргарита слабо предвидит подобное будущее, но предложение подготовить персональную выставку к декабрю этого года ей уже сделали. А это шанс и для нее, и для нас – понять, может ли человек, привыкший к невыносимым условиям, творить в атмосфере полного понимания и одобрения (мы-то все – за нее), или препятствия, реальные и мнимые, - обязательный фактор для инициации ее творческих актов.
Бывают же обстоятельства, когда путь к самовыражению превращается в сплошное преодоление, когда барьеров столько, что слабый человек, как бы не чуждый искусства, но никак не готовый за него жизнь положить, уже давно бы задавил в себе тягу рефлексировать – чтобы не линчевали ближние свои (которые, как известно, опаснее любых чужих). Чешется рука, тянется к карандашу и кисти? Отруби ее. Руки-то, тебе деревенской тетке, зачем дадены? Правильно, пахать, сеять, чего-там выращивать. Примерно так рассуждают добрые односельчане художницы Маргариты Болгар, так и не смирившиеся с тем, что она смеет отвлекаться от сельскохозяйственных работ на «малевание». Хуже того, близкие люди тоже мало одобряют этот «закидон», задавая изо дня в день один и тот же вопрос «Зачем все это?»
И дело не в том, что Маргарита не «косит бабло», а расход на ее художество, между тем, немаленький. Непонимание приняло глобальные формы – на уровне ксенофобии. «Чужой среди нас». Маргарита называет терзающие ее образы и видения наваждением, которому она противостоять не в силах. В народе такое состояние принято называть порчей. На самом деле, «спортили» девчонку гены отца, который тоже был художник-самоучка (у них, вообще, по мужской линии все рисованием увлекались). Но его местные за это чтили и его талантом в хвост и в гриву пользовались. А вот дочь подвергается остракизму – всего лишь за несовпадение по половому признаку. «Сжечь ведьму!» пока не кричат, а все равно тяжко это – жить на две реальности, с натугой переползая из одной другую и теряя силы, потому как нельзя безнаказанно нарушать границы между жесткой сельской бытовухой и крошечной студией, где она творит свой мир.
Справедливости ради, пока Маргарита изображала пейзажи и натюрморты, ее не сильно гнобили, снисходительно позволяя копировать натуру. Но когда она впервые нарисовала странно изломанных (явно сказалось увлечение Пикассо) и в некоторых местах обнаженных людей, зрители восприняли это, как пресловутую пощечину общественному вкусу. «Что это за уродцы и почему они голые?», поинтересовались они, и без того нелегкая жизнь еще более усложнилась. Даже в собственном доме Маргарита не рискует развешивать подобные сюжеты, складывает все в крошечной студии (единственное место, где она может быть самой собой).
К слову, небольшой прорыв в ее репутации все же произошел. Местный культурный осередок, надумавшие открыть Музей села, в срочном порядке признал за ней это самое право рефлексировать и попросил нарисовать пейзажик или несколько, с элементами локальных исторических реалий – дабы их увековечить, а заодно музей укомплектовать. Маргарите не то, чтобы лестно, но и отказываться не резон – официоз тем и хорош, что обеспечивает статус. А ей это надо, ибо сопротивление среды уж слишком зашкаливает.
Естественно, художнице психологически тяжело творить в такой тотальной нелюбви, на положении нелегала в собственном отечестве. Но с каждым годом она все более черствеет нервной системой и все реже мучается вопросом самоидентификации. Равнодушие к поношению и порицанию сделало Маргариту смелой – настолько, что она вышла за пределы местечковой изоляции и направилась прямо в Херсонский союз художников, куда принесла показать четыре свои картины. К ее удивлению, две из них были отобраны для выставки «Рождественский салон», открывшейся в Херсоне 26 декабря 2013 г.
Необычные работы заметили, равно как и новое имя, которое не заметить было трудно: Мирра Римайя. Казалось бы, странно скрывать настоящее имя ввиду открывшихся перспектив. Амбиция, по-честному, плещет, требует признания своих заслуг перед «артом», к чему эта манерная таинственность, эти пошлые карнавальные ужимки типа «Кто ты, маска?» Увы, за всем этим стоит все тоже параноидальное нежелание «светиться», а вдруг село всем составом рванет в город, на выставку – не столько «искусства похавать», сколько проследить, «не замарался ли кто из наших». Нам смешно, а ей – страшно. Потому будем такой формат подачи себя уважать, а там, глядишь, наступят времена получше, и период нелепых инкогнито уйдет в прошлое. Маргарита слабо предвидит подобное будущее, но предложение подготовить персональную выставку к декабрю этого года ей уже сделали. А это шанс и для нее, и для нас – понять, может ли человек, привыкший к невыносимым условиям, творить в атмосфере полного понимания и одобрения (мы-то все – за нее), или препятствия, реальные и мнимые, - обязательный фактор для инициации ее творческих актов.
