В постиндустриальном обществе именно Город выступает основным заказчиком искусства, тогда как Музей институционализирует и определяет характер этого заказа (идея почерпнута на бесценной лекции Марата Гельмана «Музей в 21 веке», Одесса, Зеленый театр, май 2018 – прим. авт.). Правдивость тезиса подтвердили жаркие баталии вокруг директорского кресла ОХМ – отдельный одессит может вовсе не знать, где тот музей находится, но Городу далеко не все равно, кто и как будет определять его культурное наполнение.

Отношения возникли именно Ройтбурда с Городом – не с отдельными чиновниками и депутатами (хотя и с ними тоже), другими художниками и музейщиками, противниками или поклонниками. И сам он выступил в ином качестве – не живописца, рассматривающего городские улицы как натуру, но человека, работающего с культурно-смысловой матрицей. 

К концу весны диалог «человек-город» получил отображение в цикле картин «Метафизика мифа», представленном в одесской галерее InvogueArt. Предельно лаконичная экспликация Дианы Клочко объясняет: новый цикл – это вариант протеста против неуместных городских метаморфоз, происходящих с постройками, человеческими фигурами, животными, скульптурным декором и освещением… Визуальные метафоры – «декорации для некой пьесы, абсурдного действа без музыкального сопровождения».  

Действительно, декорации. Во-первых – ощутимое пространство, и такая же ощутимая пустота за окнами и дверями значимых – знаковых – одесских зданий. Пустота за картонным фасадом, там, куда не пойдет оператор с камерой. Только на киностудии городские улицы могут быть такими неслучайными: в кадре не появится никого, кто не был бы в этот момент прописан в сценарии.

Во-вторых, цветность: безотчетно напоминает старые пленочные кадры, снятые в Technicolor. Одни оттенки смягчаются, будто увиденные сквозь солнечный прищур на закате, другие – ненавязчиво, но уверенно обостряются. Наблюдается (во всяком случае, автором) динамическое изменение гаммы – от телесных и земляных, умбровых цветов пост-майданных 2014-2015-го, ироничной, едковато-витальной яркости 2016-2017-го – к текстурированному полноцветию минералов, такому, какое чаще можно было увидеть в довоенных работах.

Динамика проявилась и в образности.

Революция и война – взрыв телесности, фрагментарность, одинокие обнаженные персонажи (если не отдельные их части) на лишенном деталей фоне, в лучшем случае, разделенном на плоскость горизонтали и вертикали: какая разница, что вокруг, когда вовне один хаос, а все эмоции, страх, злость, непонимание собрались внутри самого человека, клубками под кожей, и все переворачивается с ног на голову – буквально – в тебе самом?

Теперь же видим многоплановые многофигурные композиции, большей частью статичные – как и положено мифическому пространству, которое, как известно (тем, кто читал Элиаде и верил прочитанному), существует вне линейного времени.

Содержание полотен в какой-то момент наводит на мысль о (нео)сюрреализме: обилие символов, смещение, смешение и подмена объектов реальности, сновидность. Но для подлинного сюрреализма считываемые послания слишком привязаны к актуальному городскому «сейчас»: это скорее онейроид, нежели обычный сон (переживание наяву фантастического, часто пугающего сноподобного состояния, со включением объектов окружающей обстановки в сюжет – прим. авт.).

Пожалуй, на этом оставим в покое жанровую принадлежность – не зря же придумали хорошее слово «трансавангард» - и перейдем к отдельным картинам. Названия не подписаны – не единожды поймала себя на желании перевернуть холст и посмотреть на обратной стороне – поэтому распутывать ребус «что хотел сказать автор» придется самостоятельно, без подсказок. Впрочем, некоторые ответы можно позже найти в Инстаграме художника, но я постаралась играть по правилам и сначала попробовать обойтись своими силами.

1  

Известный факт: с сохранением архитектурного наследия в Одессе все плохо. Дом Русова, Масонский дом, дом Гоголя и другие – хватит на небольшую Красную книгу. Сегодня для Города эта проблема не только одна из самых острых, но и наиболее характерная – во всяком случае, никакой другой туристический город-миллионник, где пришлось бы составить интерактивную карту падающих балконов, на ум не приходит.

Не так давно прозвучало предложение на месте Оперного построить многоэтажный торговый центр – прозвучало как акт отчаяния и сарказма в ответ на хронически нерешаемую ситуацию. Оперный, в 90-е неоднократно горевший и десятилетие простоявший в лесах, видится одесситам последним «незыблемым оплотом», который «уж точно не» - хотя кто его, в самом деле, знает.

Ройтбурд же «неприкосновенную жемчужину» для большей надежности перемещает в море, на отдельный маленький остров, своего рода архитектурный Авалон (позже в Инстаграме узнаем: не Авалон, а греческая Кифера – прим. авт.). На переднем плане – каменные шары с Ланжерона, которые так любил писать Егоров. Они пока еще есть, но егоровского Ланжерона давно уже нет.

2

Глядя на эту картину, все, о чем я могу думать: когда улитки ползут, они оставляют слизь. И где-то по ту сторону холста Дюк от нее должен уже блестеть. Бедняга. Из глубин внутренней фонотеки долетает небрежное «Что ему будет, он же памятник!». А улитки продолжают копошиться, и неясно – статую ли поставили вверх ногами, или это небосвод превратился в потолок и того гляди расколет бронзовую голову. Улитки как метафора времени провинциального города – оно вроде шевелится, но невротически мелко, медленно. И слизь – повсюду.

3

Легко узнаваемое здание ОХМ. Работа написана в начале года, в разгар околомузейных баталий. Здесь и вентилятор, на который тогда чего только не набрасывали, и глобус – символ то ли просвещения, то ли готовности плюнуть на все и уехать куда подальше. Повторяется уже встречавшийся после Майдана мотив самоубийства Лукреции. Учитывая неоднозначность происхождения и трактовки исходной легенды, можно только догадываться, какие смыслы этот образ приобретает в контексте смены музейного руководства.

4

Все, что ты можешь видеть сквозь узкие шоры, маленький человек – огромных и мерзостных птиц, которые выклюют твою печень. Здесь невольно вспоминаю Уте Кильтер и ее ненависть к голубям, как она восклицает «Да это же те же крысы!». Свидетелями расправы станут кариатиды с фасада условного здания из старого одесского центра. Правда, им будет все равно.

5

Поначалу значение и символика работы ускользают. Вот хорошо знакомые, тоже по-своему знаковые статуи из Горсада. Вот – дирижабль, исчезнувший летательный аппарат почти столетней давности. Обнаженная девушка – тут уж точно на раз не догадаешься: слишком широк ее диапазон потенциальных смыслов, тем более у Ройтбурда. Что все это вместе может значить – бог его знает.

Тут и приходит на помощь Инстаграм художника, где названия все-таки указаны: оказывается, это «Воскресный день на острове Гранд-Жатт», отсылка к Жоржу Сера. Здесь вся многолюдность «исходника» сведена к одной-единственной женской фигуре, а яркий солнечный свет сменяется сумраком. Как известно (из Википедии) оригинальному «Воскресному дню» в свое время приписывали массу интерпретаций, очень забавлявших автора.

6

Должно быть, света Воронцовского маяка недостаточно – поэтому женщины зажигают свечи и заходят в воду. Меня скорее волнует, кому они освещают дорогу – и насколько глубоко пойдут.

7

Столб для рекламных афиш – одновременно алтарь и объект коронованный: то, что его венчает, может быть и лучами короны, и скоплением свечей. В информационную эпоху любой носитель информации становится центром внимания и решающим фактором распределения времени и ресурсов. Как бы там ни было, сейчас, в моменте картины, он пуст, как и улица вокруг.

Что происходит, когда заканчиваются все события? Наступает безвременье, близкое к небытию. Пожилой мужчина в плаще все еще смотрит на столб. Девушка вызывает ассоциацию с Психеей-душой. За трактовку значения птицы имело бы смысл браться, разбирайся я хоть немного лучше в орнитологии.

Если, по аналогии с другим полотном, где появляются похожие птицы, предположить, что это фазан – то он должен символизировать богатство и статус – по крайней мере, в Китае.

Значит ли этот сюжет экзистенциальную тоску состоявшегося человека, обнаружившего себя в инертном провинциальном лимбе? Когда я занимаюсь подобными размышлениями, всегда слышу в голове хохот художников, которые имели в виду вообще другое вплоть до ничего. Но для того и существует добрая традиция выставлять картины без пояснений, чтобы пытливые души могли развлечь себя и авторов феерическими интерпретациями.

Трансформации Города постоянны. Отсутствие изменений – иллюзия: либо к структуре, либо к энтропии, чаще – ртутным шариком подрагивать где-то посередине. Пауза возможна только в вакууме, характерном для космоса, не городов.

В какую сторону ведут эти изменения и насколько они уместны – один вопрос. Может ли (и мог ли когда-то) человек их контролировать, или же города превратились (если не были ими изначально) в автономные, лишь частично поддающиеся произвольному управлению системы – другой. Оба – из разряда тех, на которые нет универсального ответа, записанного на ударостойкой интерактивной скрижали.

Люди видят во сне Города. А может, на самом деле, это Городам снятся люди?

Одно я знаю точно: чтобы идти дальше, нужно продолжать задавать вопросы.

P.S. Выставка «Метафизика мифа» продлится до 10 июля 2018 года. Адрес: Екатерининская 25, Одесса, галерея Invogue#Art.