Кураторы Александр Соловьев (Alexandr Solovyov) и Соломия Савчук серьезно поработали над тем, чтобы в одном месте и в одно время собрать медиа-наследие этого периода. Для Соловьева экспонирование в Арсенале уже вызов – как все это разнообразие (морфинг, переформатирование видео, клипинг, 3D-анимацию, интерактив, медиаинсталляцию, документацию художественных акций и выставок) «смонтировать» в рамках одной выставки.



Справились на отлично. Очень рекомендую посетить, но запас времени нужен неограниченный – на качественный просмотр. Много пространства посвящено тематике «сексуальное-телесное-чувственное» - что логично отражает, по словам Соловьева, повышенный интерес художников к ней в 90-е, как следствие наступившей, наконец, свободы и возможности делиться «накопившимися» высказываниями. Плюс эксперименты, не сдерживаемые никакой политкорректностью, что сегодня, кстати, менее возможно (кураторы и институции диктуют). Влодко Кауфман, гость и участник выставки, прокомментировал ее в том смысле, что здесь нужно оценивать не столько сам арт, сколько исследовательский и архивирующий подход. Наконец-то явлению даны надлежащая оценка и документирование.

А. Соловьев:
«Вроде это недавняя история. Но все еще terra incognita. Мы не могли показать все. И не надо. И так зритель будет утомлен – собрано более 100 работ. Цитируя Гройса, необозримое искусство. Интересно было посмотреть на все это с точки зрения выставочного феномена. Как это музеефицируется. Как показывается в стационарном пространстве, где зритель волен выбирать – смотреть или проходить мимо. Одна из задач – работа с архивом, с «белыми пятнами» в истории украинского медиа-арта. Понятно, что тон задавала столица. Но и регионы продуцировали очень интересные вещи, Одесса, к примеру. Или западная Украина со своим уклоном в акционизм…»

В этом широком ряду представлена работа Славы Машницкого – «Огни большого города». Тогда еще резидента столицы и участника/наблюдателя «большого движа» 90-х. О чем и говорим – на волне тотального исследовательского интереса к этим временным пластам и их наследию.

Музеефикация как антидот комплексу неполноценности

Нас тогда очень интересовало концептуальное искусство. Пошли перформансы, эксперименты с видео. Новая волна. До этого мы (я, Вова Ершихин, Маслов и египтянин Мустафа Халиль) провели выставку-акцию «Далекое близкое» на горе Щекавица, своеобразном полигоне для таких экспериментов. Для участников сквота на Олеговской – культовое место.




Тема музеефицирования уже тогда меня волновала. Это как противоядие тому факту, что ты живешь в городе-музее. Что бы ты ни сделал, ты – либо экспонат этого города, либо – творец, который формирует экспонаты. Становишься вровень с городом. Споришь с историей, иронизируешь…
На тебя собаки нападают бешенные. Когда бродили по городу в своих изысканиях, нас чуть не порвала сучья семья. У Вовы чудом оказался баллончик, иначе нас бы сожрали. С тех пор собак уважаю.

"Художественное освоение исторического пространства» нас тогда очень зажигало. Мы выкопали ямы на склонах Щекавицы и в них вмонитровали диарамы – макеты ландшафтов с озером из стекла, врезавшимся в него самолетом, растительностью и прочими сюжетами. Мустафа сделал аквариум со змеями. Маслов положил белых собак из папье-маше. Никто людей не предупреждал специально. Они это «случайно» находили. Мы так вкопали 7-8 объектов (я макеты еще в детстве научился делать). А на горе подзорные трубы были установлены, телочек посмотреть… Это приближение/удаление городских пейзажей и послужило основой для концепции «Далекое близкое». Ну, и созвучно одноименной книге воспоминаний Ильи Репина. Вот так мы музеефицировали Киев, подстегиваемые амбицией, что это – центр Европы. Приподнимая в качестве творцов и себя.

Киев для меня – мистический город. В 4 утра сидишь на Большой Житомирской, пьешь бейлис, выхватываешь аромат андреевской вишни…

Психоделика пустоты

Появились VHS и мы увлеклись видео. Просто так снимать не интересно и мы с Ершихиным придумали концепт - «Огни большого города». Наняли профессионального оператора – Валентина. У него жена работала монтажером у Параджанова. Нам хотелось соединить его профессиональную руку с нашим видением. То есть и сами поучаствовать. При этом дистанцированно – снять Киев глазами нейтрального человека, или даже инопланетянина. Мы придумали детскую коляску (по Эйзенштейну), положили туда камеру и оператор ее возил. Снимать решили прибором ночного видения, а найти его в то время было проблемно. Какого только шпионского оборудования мы не пересмотрели! Нашли, насадили на камеру.



Получилась картинка – абсолютно автономная, никто камеру рукой не держал. Мы шли по городу, попивали портвейн… В городе жопа полная, активничали только проститутки и менты. Потом при монтаже нас поразила эта абстракция изображения. Зеленая, психоделическая, соответствующая состоянию тогдашнего, «пост-чернобыльского» Киева, с пустыми домами в центре, с атмосферой побегов и возвращений, с безлюдным Андреевским спуском. Эту пустоту и отразила камера.

Для нас важен был кинематографический контекст, и мы, чтобы не сделать лажу, искали эти аллюзии. Это была эпоха цитирования. И на этих цитатах мы прекрасно проводили время.

Показывали это видео везде, где могли, куда приглашали. В первый раз показали в галерее «Blank-Art». Затем на проекте «украинская новая волна» Оксаны Баршиновой. Саша Соловьев писал рецензию на него. И теперь в оцифрованном виде оно гуляет по кураторам. Давали, к слову, недавно 4 тысячи баксов за него. Соавтор не поддался. Оценивает наш продукт гораздо выше.

 Кадр из фильма В. Ершихина “Последние новости”

«Академический» приквел

Я после армии поступил в Киевский художественный институт. Мне казалось, что это будет легко – все из-за Чернобыля разбежались, никакого конкурса. Но так подумали все – и в результате 15 человек на место! Пришлось подключать батю, тот подключил художников-передвижников, туда-сюда побухали с профессурой… В общем, прошли все дети членов Союза художников. Надо сказать, все талантливые. Их надо было «поступать». Там из Краснодара было 7 гениальных человек, которые рисовали как демоны. Питерская школа за плечами.

Меня как учили рисовать? На те книгу, смотри как надо… Шо такое украинская школа? Свято кольорів.

Понятно, они вне конкуренции. Среди них - Юра Соломко, Вова Ершихин, привлекший меня своей интеллектуальностью. А устроился я хорошо: был старостой группы, у меня в мастерских порядок-уют, чекушечка всегда для профессоров наготове, с натурщицами договаривался. Приятное академическое существование.

Нас учили работать как профессионалов. Кто не умеет рисовать Ленина в канонической версии скульптора Герасимова, тот не художник. С другой стороны, школа – это ответственность. Я даже в своих юных дерзких попытках эти вещи соизмерял. Есть в моих работах при всей гиперэкспрессивности некая продуманность. Хотя мне институт мало что дал в плане учебы. Важна была среда и эти талантливые ребята.

Там я познакомился с Голосием, мы сразу сдружились. Он мощный был человек. Недаром Володя Овчаренко (владелец галереи «Риджина») его всячески поддерживал и продвигал. Когда Парижская коммуна съехала, я, бродя по опустевшим мастерским, нашел разорванное письмо Голосия – матушке писал. Я собрал эти обрывки, наклеил на прозрачную ленту – мало ли что. Собираешь как память о чем-то очень значительном и в то же время близком. Он как-то зашел ко мне, и пока я бегал отлить, на моем чистом холсте, подготовленном для очередной «мертвой головы, набросал рисунок под настроение. Засрал мой холст, так я тогда думал. Но сохранил. Так и коллекция собралась.

Мне тогда мало было понятно, что происходило в коммуне. Но было интригующе. И полезно – сбивало все мои катушки, на которых я воспитывался. Я впитывал, варился в этом, анализировал, что-то и сам пытался делать.

Московский дворик

Возвращаясь к 90-м. Шла генерация каких-то новых явлений. Параллельно коллеги продавали картины, зарабатывали на жизнь. А для меня всегда было важно позиционировать искусство не как коммерцию. Сначала это звучало гордо, потом смешно. Но это мотивация, чтобы им заниматься. Отгонять эту алчность. Тем не менее, в 95-м рванул в Москву от навалившегося хаоса и безденежья.

Год по рыночкам поработал – там так не выживешь, как у нас на дачных участках с травяным чаем. Моя тогдашняя жена, искусствовед, устроилась в Гербалайф и впарила им меня заодно. Я писал для них холсты с херсонскими камышами, вставляя в них продукцию Гербалайфа. Им так понравилось, что они заказали мне портрет их лидера – Марка Хьюза. Я запи…чил, не щадя акрила. Они в восторге и дают новый заказ. Я на эти деньги покупаю компьютер и самоучитель. Хотел уйти с рынка, хоть и неплохо зарабатывал – душа все же не лежала.

Взяли меня в фирму на Таганке, занимающуюся софтом и компьютерами, нелегально, конечно. Тогда в Москве собирали пожертвования с бизнеса на строительство храма Христа Спасителя простым и эффективным способом – забежав в офис в масках, положив всех на пол и пригрозив налоговой. Поэтому в фирме меня предупредили: если забегут, ты – посетитель, твои дела. При том, что я уже был директором маркетинга и рекламы. У меня свой кабинет. Во дворе – храм. В 5 часов – бум-бум. Рабочий день закончен. Кайф. Я тогда во все это серьезно погрузился – паблик рилейшнз, интел-самсунг, книги по бизнесу… В общем, умничал.

Офис со временем переехал на улицу напротив шарикоподшипникового завода. Только появились камеры слежения и я уговорил поставить такую в офис. Мне хотелось фиксировать круглые сутки то, что происходит во дворе, состоящем из сталинских домов для заводских работяг. Идет своя жизнь, все это так здорово выглядит в ч/б. Я снимал весь сезонный цикл, накапливал кассеты и вдруг охранник говорит, что взломали машину и надо бы глянуть запись. Менты забрали половину моего фильма. Осталось пару кассет с Москвой 90-х. Хотелось бы их отцифровать и в итоге смонтировать такой вот «Московский дворик».

Рождение МСИХ

Потом все как-то стало затухать, чеченские разборки, зажравшиеся клиенты. Я задумался – что делать: бабло рубить, брать кредиты и потом 30 лет ебашить? Тошно стало. Как раз тогда умерли родители, и в 2001-м я решил вернуться в Херсон.

Приезжаю, нихера здесь нет, все ободрано, бунт голых (местная богема сняла штаны и «тряхнула» самым дорогим в кураже протеста против действительности), поэтическая движуха… Круто! Я в этот свежак влился и занялся архивацией и музеефикацией уже здешних культурных явлений.

Чем и занимаюсь как глава Херсонского благотворительного фонда им. Полины Райко и куратор МСИХ уже 14 лет. Академический подход нисколько не противоречит наивистскому, открытому подходу. Разве что в административном аспекте. Музей как проект Фонда, собственно, и был создан, чтобы эти противоречия разрешать. Вот этого не было в 90-х. Все ушло. А теперь собираем по кускам. Музей – это площадка для общения, в нем ты попадаешь в «тело культуры», но не только берешь от него, а и насыщаешь его своими эмоциями. Обмен энергиями. И пока это есть, нам можно говорить о перспективах.

Мне коллеги перед отъездом из Москвы надарили всякой техники (компьютер, камеру), которую благополучно сп...ли из мастерской через 2 недели. Дань херсонским богам. Так легко стало. Жаль только книгу афоризмов, которую я писал 10 лет. И все же Херсон настолько мощный, что это все кажется мелочью.